Твоя Удача живет… в Замке

«Делай, что дОлжно, а там – что будет», - сказал Лев Толстой, и твоя Удача с ним согласна. С той лишь поправкой, что тебе необходимо делать то, что ХОЧЕШЬ. По-настоящему хочешь, о чем мечтаешь, чем бредишь. Тем, что называется словом «призвание». Твоя гордая аристократка Удача (видишь, в какой замок ее занесло?) считает ниже своего достоинства помогать тебе в том, что не вписывается в рамки твоего предназначения. Суждено тебе писать музыку – так пиши! Призван(а) лечить людей – так учись этому и лечи! Влечет торговля или сфера обслуживания, или тянет на тренировки, или горы зовут – следуй своему Пути! И вот тогда и только тогда твоя Удача с улыбкой выйдет тебе навстречу.

Пройти тест

В первых четырех сезонах «Звездных врат» есть несколько серий, которые я выделяю из общего числа. Серии, пересматривать которые мне не надоедает.
Одна из них «Воскресший Лазарь» (Cold Lazarus).
Действие ее возвращает к той трагедии, что случилось в семье полковника O’Нилла, когда из личного табельного оружия Джека застрелился его сын Чарли. Страшное событие, изменившее всю дальнейшую жизнь полковника и его жены. Боль, которую он носил в душе никуда не делась. Она не выставлялась на всеобщее обозрение, и казалось, что Джека она уже больше не тревожит. Но только казалось…
На чужой планете разумная кристаллическая форма жизни случайно оглушив полковника своей энергией, в попытке исправить причиненный ущерб, заглянула в его сознание и обнаружила что наибольшую боль человек испытывает не от физических повреждений, а от душевной раны из-за разлуки с сыном. И тогда эта форма жизни решила помочь ему вернуть сына. Она не понимала значения физической смерти людей. Приняв облик полковника, она вместо него вернулась через врата на Землю и отправилась за Чарли к бывшей жене Джека – Саре…
Сцены между лжеДжеком и Сарой пронзительны, даже когда они молчат.
И столь же пронзительны когда Джек встречается со своим двойником и тот во время их разговора превращается в Чарли, заставляя его понять что тот до сих пор не умер, а продолжает жить в его сердце, и, помогая этим, если не простить себя, то, по крайней мере, смириться с тем, что когда-то произошло и чего уже не изменить.
Одна из немногих серий позволяющая увидеть настоящую суть Джека. В дальнейшем она почти всегда будет глубоко запрятана за броней или из иронии или молчания.

Планета кристаллов поражает меня своей двухцветностью: она покрыта желтыми песками, над которыми бездонным океаном висит небо столь интенсивно-синего оттенка, что даже не верится, что такой цвет может существовать.

Преследует неотвратимо тень,
Ложится на лицо и гаснет зренье.
Мне без него уныл и душен день,
Мне пыткой без него ночное бденье.

И что утешит сердце, просветлит
Мой взор, завесой темной ослепленный?
Одна улыбка, если одарит
Ей, невзначай беседой оживлённый.

………………………………………………..
Труднее мне отречься от горького былого,
Чем пересечь с разбега лавину из огня.
И я бы захотела чего-нибудь другого,
Но без тебя не будет другого для меня.
Порою вдруг почудится движенье за спиною,
Шаги пройдут, сжимаюсь: А если это ты?
Но все обман, иллюзия, живущему зимою
Весной не насладиться. Напрасные мечты.

Занялась поисками читабельных фанфиков по «Звездным вратам» (SG-1) и по началу найденное меня ужаснуло. Возникло ощущение, что 90% фикрайтеров поженило Джека с Дэниелем, остальные попеременно толкают его в объятия то Сэм, то Тил’ка, а некоторые и Джанет (последнее мне, кстати, показалось интересным). Дэниель встречается сплошь и рядом. Видимо он самый любимый персонаж. И Джек почти всегда появляется в компании с ним, так что уже я ловлю себя на том что автоматически начинаю читать Джек Джексон и Дэниель О’Нилл
Истории же с Джеком и Сэм - обязательно слащавые истории про женитьбу и семейные празднования дня благодарения или рождества и поэтому быстро набивающие оскомину.
Я уже отчаялась и решила было, что все у кого есть талант пишут по другим фандомам, но потом к счастью натолкнулась все-таки на нормальный архивчик www.stargatefan.com/fiction/index.html и поняла, что поторопилась с выводами. Займусь в ближайшие дни прочтением всего нарытого. А нарыла я кучу фиков по пропущенным сценам из серий. Это как раз то, что я очень люблю.

До отвращенья жизнью упиться
Пришлось на чужом хмельном пиру.
Скажите, зачем же торопиться,
Сгорать, трепетать на безумном юру?

Ведь чьи-то тяжелые подковы
В жирную землю нежно вомнут,
И деревянными будут обновы
В которых вас по стране пронесут.

Жилы порвите, стиснете зубы,
Исход один, его не купить.
Будут у вас посиневшие губы
Воздуха жадно себе просить.

Зеленый лист на воде лежит, прозрачной до черноты.
Рябь над ним из миров дрожит, смотрит душа с высоты.
Тела покинутого не жаль, ей, улетевшей в даль.
Но радостно-страшно велик океан, а лодки мала печаль.

Розовый цвет
Сорван – и нет.
С этим смирись вовеки.
Жизнь – круговерть,
Как ни тянись,
Смежатся смертью веки.

З.Ы. Уже и не помню выкладывала я это или нет.

Этот фанфик я перевела в подарок naknik. Я вовремя не поздравила ее с днем рождения и чувствовала себя поэтому очень неловко. Надеюсь фанфик понравится (в противном случае переведу другой, честное слово).
Поздравляю от всей души! LLP!

Автор - Pat Foley
Перевод - Oldhorta

Спок вошел в свою каюту и остановился. Дверь позади него скользнула, отсекая человеческие эмоции и нелогичность. Спок почувствовал как расслабились плечи едва сухой теплый воздух окутал его. Тусклое красноватое свечение, исходившее от тигеля, ложилось на стены цветной вышивкой и проникало сквозь закрытые веки, долгожданное облегчение после холода и голубовато-белых и желтых цветов, терпеть которые ему приходилось большую часть дня. Спок выдохнул - он и не подозревал, что сдерживал дыхание от холодного и влажного воздуха коридоров, - и глубоко вдохнул воздух со слабым ароматом вулканского ладана, более подходящий для его легких, приспособленных к климату пустыни. Дом. Здесь, на звездолете "Энтерпрайз", на расстоянии во многие световые годы от Эридани 40, планеты на которой он родился. Полувулканец, получеловек, он создал маленькое, в две комнаты, убежище, которое и называл своим домом.
У него были планы на вечер, возможно незначительные для людей, с которыми он служил, но полностью удовлетворявшие его самого. Акустический душ, чтобы стереть последние следы рабочего дня, чашка горячего пряного вулканского чая и в течение нескольких часов занятие физикой подпространства. Возможно, удастся завершить ту статью, что он писал на протяжении многих недель, в редкие минуты свободного времени, которые мог иметь на звездолете офицер по науке. По дороге в душ, он свернул к пульту обслуживания и заказал чай. Человек на его месте, радостно бы насвистывал, Спок же позволил себе только почувствовать глубокое удовлетворение. Он снял рубашку, когда засвистел интерком, вызывая его. Спок замер. Ему потребовалось на долю секунды больше обычного, чтобы сосредоточиться и больше самообладания, чтобы победить разочарование, охватившее его. "Ничего", подумал он. Минутная задержка, запрос, какое-нибудь пропущенное сообщение. Но он знал, что не пропускал никаких сообщений. Интонация его голоса была совершенно вулканской когда он нажал на кнопку интеркома.
- Спок слушает.
- Мистер Спок.
Лицо капитана. Оживленное, улыбающееся. Следовательно, это не взыскание. И все-таки ему все еще приходилось учиться понимать настроения нового командира, угадывать его намерения и приспосабливаться к ним. Одиннадцать лет службы с Крисом Пайком сформировали в нем твердое убеждение, как следует вести дела на "Энтерпрайз" и небольшое внутреннее потрясение от того, что он чувствовал по отношению к необдуманным поступкам капитана заставило его занять оборонительную позицию. Его сомнения в рациональности приказов Кирка, привели к упрекам в негибкости при исполнении обязательных распоряжений. В результате поведение капитана, в остальном отличавшееся мягкостью, стало жестким.
- Капитан?
Он контролировал себя перед Кирком, и его лицо было деревянным, невозмутимым. Он знал, что это раздражает Кирка, но выставлял щит непреднамеренно, словно теряя контроль. Последние две недели перевернули все, что Спок полагал неизменным в течение одиннадцати лет. Напряжение ощущалось в его плечах, и комната неожиданно стала такой же холодной как коридор.
Что он собирается переделать на этот раз?
- Мне стало известно, что вы играете в шахматы, коммандер, и подумал, что вы были бы не прочь сыграть.
Кто ему сказал? - задумался Спок, но потом вспомнил, что Кирк видел как он играет против компьютера, тестируя его после усовершенствования программного обеспечения. Никто не виноват. И ничего с этим не поделать. Дружеское приглашение капитана было фактически приказом. Отказываться было нельзя, за исключением ситуации, когда имелась убедительная причина для отказа. Спок даже и не пытался ее придумать; любая уловка привела бы к повторному приглашению. Спок безошибочно определял намерения Кирка в таких мелочах как эта. Офицер был обязан выполнять даже малейшие прихоти капитана. У него не было выбора.
- У вас верная информация, сэр.
- Хорошо. Тогда главная рекреационная, скажем, через полчаса?
- Конечно, сэр.
- С нетерпением жду этого, - подвел черту Кирк видимо нисколько не устрашенный ледяным выражением лица своего офицера по науке.
Спок щелчком выключил интерком; его глаза были закрыты, пока он сражался за внутренний контроль. Пайк не был лишен такой общечеловеческой черты как общительность, но он был так же скрытным человеком, одиночкой по натуре. Он никогда не выказывал расположения даже к Номеру Первому, а уж второй офицер, вулканец, и подавно вряд ли бы стал объектом внимания столь замкнутой личности. В то же время Спок никогда не сомневался в уважительном отношении и расположении к себе Пайка. За все время знакомства, охватывавшее двенадцать лет, прежний капитан никогда не выставлял себя напоказ перед командой. Фактически он обладал почти что вулканской сдержанностью во взаимоотношениях; Спок уважал это и считал качеством наиболее подобающим для старшего по рангу офицера.
Спок был потрясен и очарован общительностью Кирка до этого направленной на других членов экипажа. Кирк каким-то образом умудрялся, и общаться и поддерживать дисциплину. Но никакого желания установить личные отношения Спок не испытывал. И им овладевал тихий ужас от одной мысли, что эта общительность будет направлена на него. К тому же он понимал, что Кирка не удовольствуется простым знакомством со служебными записями и характеристиками. Он хотел знать все о людях, которыми командовал и особенно о своих старших офицерах. Они все стали объектами его личного внимания. До сих пор Спок не входил в их число, и он надеялся, что это означает, что Кирк уважает его вулканское происхождение. Но видимо он просто выжидал, подбирая подходящий повод для проявления своего внимания. И выбрал шахматы. Это стало бы поворотным пунктом. Осознание этого переполнило Спока тошнотворным страхом. У него не было большого опыта в области личных взаимоотношений. Весь его опыт был основан на одних тех же проявлениях любопытства сослуживцев, очарованных его инопланетностью. Из-за капитана у него теперь не было другой альтернативы, кроме как перевестись по службе. И что потом? С другим капитаном- землянином, с другим экипажем из землян, он стал бы чужим еще в большей степени, чем здесь на "Энтерпрайзе", своем доме. По крайней мере, здесь он был благосклонно принят большинством, хотя ни с кем и не был близко знаком. И он также не желал знакомства с Кирком.
Он вздохнул и тут же пожалел об этом как о невулканском поведении. Вдобавок главная рекреационная. Самая большая, самая шумная комната отдыха на корабле, где военнослужащие и офицеры перемешивались, не обращая внимания на служебное положение, где шахматный поединок между капитаном и им самим, несомненно, притянет огромную толпу от телепатического напряжения которой непроизвольно съежиться и настоящий вулканец.
Глубоко вздохнув, он уловил пряный аромат вулканского чая. Он посмотрел по сторонам и увидел свою научную работу, заманчиво, но напрасно дожидающуюся его на столе. Вместо этого он потратит целый вечер на парирование вопросов личного характера исходящие с той стороны шахматной доски, от человека, чьи пронзительные глаза требовали поступиться и душой и обязанностями.
Он задрожал, и медленно подхватив свою голубую форменную рубашку, надел ее через голову. Эмблема "Энтерпрайз" переливалась и сверкала на ней, но прежнего знакомого "Энтерпрайза" уже не было. Убежище перестало существовать.

Восходил, осыпались камни,

Обрывалась струною душа.

А внизу колыхались плавни

Темной массою камыша.

Их головки шуршали сплоченно

На беспутном сыром ветру.

А над ними гора облегченно

Уступала дорогу утру.

На вершине светилом красным

Был окрашен слежавшийся снег.

Покоренный зовом всевластным.

Восходил он не первый век.

Пелось ветром, холодным, колючим,

Голос в пару ему дребезжал.

От рожденья он не был везучим

И к вершине дойти опоздал.

О далеком крае неизбывна грусть,

Сечена дождями в серый день разлук.

Стоя на перроне, думала: «Проснусь».

Но не исчезала вереница рук.

И сквозь щель вагона виделась рука,

Судорожно воздух сжала за стеклом.

Удержаться б рада, но влечет река,

Над виском всплывая рыбьим косяком.

И пока могла видеть рук полет,

Я махала вслед той руке одной,

Чтобы перейдя эту реку вброд,

Отыскала путь вовремя домой.

 

Решила сделать всем нам маленький подарочек (как я на это надеюсь) в виде данной виньетки.

Правда при переводе употребляла все глаголы в прошедшем времени.

Автор - Midnight Topaz

Перевод - Oldhorta (то есть мой)

Прогуливаясь по длинным, извилистым коридорам полупустого судна, он инстинктивно чувствовал, что что-то не так. В красоте корабля была некоторая незавершенность... что впрочем, было неизбежно при заходе в док и расформировании экипажа, когда отныне каждый должен был следовать своим путем. И все же это никак не объясняло необычного отсутствия привычной фигуры, всегда следовавшей на шаг позади. Добравшись окольными путями до каюты столь же знакомой ему как собственная, он позвонил в дверь, и застыл в ожидании.

Один звонок... второй... третий...

Дверь каюты отворилась как обычно. Неуверенно шагнув внутрь, он с изумлением увидел голые стены, пустые полки. На безупречно убранной кровати, в изголовье, лежал умышленно оставленный тонкий свернутый лист бумаги. Вглядевшись в него, он заметил свое имя, написанное поперек листа плавным, изящным почерком. Нерешительно подобрав бумагу, он развернул ее и пробежался глазами. Не поверив прямолинейности послания, он перечитал письмо во второй... и третий раз.

Тяжело присев на кровать, он пристально вглядывался в расплывающиеся буквы текста. Всего одна мысль, полная смятения, билась в его голове. Я заставил тебя совершить это? Я подвиг тебя к этому? Неужели я настолько был человеческим?

Ответом была только гнетущая тишина, быстро ставшая невыносимой. Он встал и с нарастающим беспокойством тихо заговорил с невидимым собеседником.

"Почему ты не сказал мне? Почему ты решил, что мне будет легче это принять, если ты незаметно исчезнешь?"

Он вспомнил долгое безмолвие прошедших недель. Он не догадывался чем оно было вызвано, но уважая потребность друга в уединении, не нарушил молчания, которого тот желал.

Если бы я знал...

Шок и оцепенение постепенно уступили место глубоко запрятанному гневу, за которым скрывалась боль и внезапное осознание собственной уязвимости, и рука машинально скомкала письмо. В приступе сильной неконтролируемой эмоции, он запустил смятое послание через всю комнату и обрушил гнев в равнодушное пространство.

"Я выказывал эмоции, которым следовало оставаться навеки спрятанными? Я заражал тебя человеческими эмоциями, являющимися такой же частью тебя, как и меня?"

В сильном возбуждении он метался по комнате, продолжая кричать на человека, который не мог его услышать и которого никогда не будет уже рядом, чтобы услышать его когда-нибудь снова.

"Неужели я был столь неприятным напоминанием твоей вулканской несостоятельности, что ты решил избавиться не только от эмоций, но и вычеркнуть меня, Спок, меня из своей жизни?"

Он размахивал руками и сыпал проклятия стенам за то, что, по-видимому, было не изменить. Он проклинал Спока за то, что он уехал, не предупредив об этом, ни единым намеком, ничем. Он проклинал влуканцев и Сарека за то давление, которое они оказывали на друга, заставляя его быть еще большим вулканцем, чем были они сами, и таким образом загнали его на Равнины Гол. Он проклинал командование Звездного Флота и адмирала Ногуру, отнявших у него "Энтерпрайз", что и стало главной причиной создавшейся ситуации.

Но сильнее всего он проклинал себя.

Он умолк только когда охрип, и горло перехватило судорожными рыданиями. Отыскав смятое и порванное письмо, он снова опустился на кровать, и принялся вертеть бумагу с отсутствующим выражением лица. Его гнев угас, и теперь только острая печаль давала о себе знать. Медленно, с нежностью, он заговорил вслух:

"Я не в силах помешать тебе. Не думаю, что ты выбрал правильную дорогу, но я признаю твой выбор... со временем".

Пристально всматриваясь в даль, в ту черноту что окружала "Энтерпрайз", он прошептал: "Если ты потерпишь неудачу, мой друг... Я буду здесь, когда ты вернешься... когда ты вернешься домой".

Безучастные, непричастные,
Ни при чем всегда по судьбе.
Мы не верим что мы несчастные,
Что по жизни мы не в себе.
Что на взгляды мы разбазарены,
На касания разнесены,
По макушку словами затарены,
И приличием стеснены.
Мы не верим чужим излияниям,
И себе не верим ни в чем.
На замок закрыты признаниям,
Запечатаны сургучом.
Ничему не предав значения,
Ничего из себя не собрав,
Воплощаем свое назначение
Удобрением сорных трав.

Напрасно стремишься к забвенью,

Ни в чем ты его не найдешь.

Ничто не подвластно веленью

Желаний рождающих ложь.

Тебе обманутся не трудно,

Так сладко не ведая жить

О том, что шевелится смутно,

Что просто навечно забыть.

Усилья твои обернутся

Презрением тех кто вокруг.

Ты призван был первым очнуться,

Добрался последним из слуг.

И признан за это виновным.

Врагом заклеймен на суде.

И сроком, таким же условным,

Условно распят на кресте.