Миди по М.Муркоку

[peoplelie]

С Муркоком вышла небольшая катавасия. Но там я написала миди, которое - чего уж там скромничать - мне самой нравится. В тексте присутствует пасхалка для гейтеров.


Название: Галактическая комедия
Автор: plain flier
Бета: Хэлле
Размер: миди, 4471 слово
Пейринг/Персонажи: лорд Монгров, Вертер де Гёте, НМП, доктор Волоспион и другие
Категория: джен, преслэш
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Примечание: рассказ входит в цикл "Танцующие на Краю Времени" М.Муркока


Обитатели Края Времени с равнодушием взирали на последние дни умирающей вселенной.
Она темнела, съеживалась в размерах, теряла блеск. Точки звёзд, тянувшиеся из необъятных глубин к Земле слабыми лучами сквозь ледяное пространство, гасли одна за другой. Никто не считал, скольким галактикам и звёздным системам оставалось умереть до конца света. Призрачные города, пребывавшие в старческом слабоумии, продолжали вытягивать последние крохи энергии из гибнущей вселенной на потребу всемогущим рабам наслаждений, не ведающим ничего, кроме собственных желаний, что неутомимо подталкивали этих беспечных фаталистов к свершению новых и новых безумств. Если смерть вселенной от энтропии была чумой, то Земля была её источником, средоточием пира, участники которого праздновали исчезновение жизни, предаваясь её бурным радостям. В череде помпезных фестивалей, изобильных пикников, шумных вечеринок и роскошных балов никто не заметил одинокой звезды, прочертившей небо над внезакатными владениями Эдагоросердного По и скрывшейся в неизвестности.
На Краю Времени никто не следил за течением времени. Ночь легко сменялась днем. Достаточно было одного поворота кольца Власти, чтобы на небе взошло несколько солнц или засиял хоровод из лун. Понятие дня и ночи давно потеряли первоначальный смысл, поэтому много времени утекло безвозвратно, прежде чем исчезновение Эдагоросердного По было замечено остальными. Первым хватился его Вертер де Гёте, задумавший устроить праздник, обещающий затмить и превзойти предыдущие, ставшие причиной пересудов и восхищения.
На Краю Времени вспыхнула мода на кровавые сражения прошлого, что велись во имя неодолимой, всесокрушающей любовной страсти. Миледи Шарлотина поразила всеобщее воображение воспроизведенным в мельчайших деталях побоищем под стенами Трои, где, по уцелевшим свидетельствам поэтов и историков, миллионы лет назад сошлись две могучие рати богов и героев, стремившихся взыскать любви прекраснейшего из юношей того времени: Ахиллеса. Вековая борьба за его обладание была представлена чередой великолепных миниатюр, в создании которых миледи Шарлотина была признанной мастерицей. Маленькие человечки неутомимо истребляли друг друга, радуя и удивляя зрителей изобретательностью автора. Они отсекали головы и конечности сапфировыми мечами, топтали поверженных врагов слонами, заталкивали противников в пурпурные и золотые мешки и сбрасывали те в глубокую пропасть на дно, усеянное рубинами, не преставая славословить имя Ахиллеса, красивейшего из смертных. А тот, томно возлежа в паланкине, со скукой в янтарных глазах взирал на поле боя в ожидании победителя, что заберет его девственность и вознесет к величайшим вершинам блаженства.
Герцог Квинский не остался в долгу. В кои веки ему тоже удалось блеснуть выдумкой. Он воссоздал битву за Карфаген. Кто не знал, что тот был разрушен из любви карлика Каркатона к наикрасивейшей из смертных Ганнибале? История уродливого жалкого горбуна, воспылавшего губительной страстью к гордой и неприступной воительнице из диких джунглей Африки, жестокой к своим возлюбленным, была разыграна с необыкновенным изяществом без чрезмерности, присущей любым затеям герцога, и поэтому некоторые полагали, что тут не обошлось без влияния Железной Орхидеи, взявшей его под свое покровительство. Карфаген, залитый бледно-молочным светом луны, горел под нежную музыку оркестра, составленного из сотни музыкантов. Где их набрала Железная Орхидея, осталось тайной. Вряд ли миледи Шарлотина поделилась бы музыкантами из своего зверинца с герцогом Квинским.
Стены осаждаемого Карфагена озаряло чистое пламя, без признаков дыма. Его клубы смотрелись бы неэстетично и заслоняли обзор действия, разворачивающегося для увеселения зрителей. На небе гармонично вспыхивали и гасли потоки метеоров, складываясь в признание безутешного Каркатона в любви к Ганнибале, которая то насмехалась над его чувствами, то горько оплакивала гибель города.
Превзойти два столь образцово поставленных представления казалось невозможной задачей. Многие из тех, что имели счастье быть гостями и свидетелями очевидного триумфа миледи Шарлотины и герцога Квинского, заявили, что не рискнут соперничать с ними. Вертер де Гёте, по праву считавший себя лучшим знатоком прошлого, решил оспорить сложившееся мнение и воспеть страдание двух сердец, разлучённых из-за вражды двух родов, ведших непрекращающуюся войну. Страдание, от которого трепетала душа и проступали слёзы на глазах у каждого, кто читал преисполненные невыразимой горести признания Виндемира и леди Оскар.
Эдгаросердный По, по замыслу Вертера, должен был создать кулинарный шедевр из живых сердец, пульсирующих в такт гимну любви, коему надлежало ознаменовать апофеоз представления, когда погребальная повозка повлечет тела двух погибших возлюбленных мимо рыдающих родителей и родичей, горько раскаивающихся в обоюдной ненависти, мгновенно угасшей, едва перестали биться два любящих сердца. Слова к гимну написал сам Вертер, приспособив мелодию из банков данных хранящихся в памяти городов. Имя композитора не сохранилось. Вернее, от него осталось всего несколько букв «црт». Вертер великодушно не стал приписывать себе авторство мелодии, указав буквы в проекте приглашения на праздник.
Эдгаросердный По владел секретом изготовления живых неразумных существ (есть разумных считалось плохим тоном, а не аморальным деянием) и воссоздания внутренних органов из желе с нежным и изысканным вкусом бланманже.
К удивлению Вертера, на месте кулинара не оказалось. Его замок пустовал. Вертер наведался к комиссару Бенгалии, большому поклоннику искусства Эдгаросердного По, но тот признался, что давно не посещал владений друга и не видел его со времен повального увлечения подземельями. Вертер, поразмыслив, заключил, что с кулинаром, по всей видимости, стряслась трагедия, и поспешил разнести горестную весть по замкам.
— Не думаю, что стоит придавать значение его исчезновению, — демонстративно позёвывая, сказал доктор Волоспион, укутываясь поплотнее в плащ из переливающегося на свету меха. По его утверждению, мех был соболиным. Миледи Шарлотина восхищалась его золотисто-перламутровым оттенком и в течение всей встречи, посвященной судьбе несчастного Эдагоросердного По, пыталась воспроизвести его в различных сочетаниях, в конечном счете остановившись на комбинации, заменившей брови и волосы на голове; от бороды после недолгих колебаний она отказалась, не желая хоть чем-то походить на безвкусного герцога Квинского, и отрастила вместо неё мех на руках. Поглаживать его было чрезвычайно приятно. Оборотень О’Кала, прибывший на встречу в форме огромного пятнистого кота, заметив её интерес к меху, подобрался ближе и замурлыкал. Шарлотина для сравнения провела ладонью по его шкуре и вернулась к поглаживанию меха на руках. Оборотень, обиженно мяукнув, удалился с гордо поднятым хвостом.
— Его последнее творение подверглось справедливой критике, — продолжил доктор Волоспион, у которого сценка между оборотнем и Шарлотиной вызвала лишь мимолётное подёргивание губ. — Вот он и забился в какую-нибудь дыру, где ему ничто не мешает оплакивать своё фиаско.
— Как вы жестоки! — воскликнула миссис Кристия, промакивая глаза кружевным черным платком, который она сентиментально хранила в память о былой любви к Вертеру де Гете.
Несколько кавалеров, составлявших свиту Неистощимой Наложницы, тут же кинулись её утешать. Утешения быстро переросли в занятия любовью. Когда порядок восстановился, собравшиеся потеряли всякий интерес к первоначальной теме вечера, и удручённый Вертер де Гете покинул его, страдая от неотзывчивости и чёрствости остальных. Он собирался сесть в аэрокар, выполненный в форме человеческого черепа, когда его окликнул лорд Монгров. Не узнать его гулкий, мощный голос было невозможно. Гигант стоял, слегка сгорбившись, выражая всем своим видом отчаянную скорбь.
— Какая честь для меня, — проявил вежливость Вертер. В прошлом у него бывали размолвки с Монгровом, и он не знал, обижается ли еще меланхоличный великан на него или готов возобновить дружеские отношения.
— Дорогой Вертер, я всегда знал, что у тебя доброе сердце, — прочувствованно произнёс лорд Монгров, и огромная слезинка скатилась из его правого глаза. — То, как ты заботишься о ближних — свидетельство тому. Позволь мне присоединится к тебе в поисках Эдагоросердного По и прости за те грубые и несправедливые слова, что я наговорил тебе при нашем последнем свидании.
Вертер не помнил ни о каких «грубых и несправедливых словах», да и о давнем свидании имел смутные воспоминания. К тому же он вовсе не собирался заниматься поисками пропавшего кулинара, о чём и хотел сообщить Монгрову, но вовремя спохватился, что тем самым упустит возможность примириться с ним, поэтому с благодарностью принял его предложение. Два аэрокара с пассажирами на борту взлетели в воздух и отправились в противоположных направлениях.
Домой Вертер вернулся, изнемогая от усталости. Он был доволен времяпровождением и позволил себе уснуть, свернувшись калачиком на чёрных простынях кровати, а не в гробу из чёрного мрамора.

Совесть была понятием, чуждым для обитателей Края Времени, равно как и понятия греха или добродетели — а потому Вертер очень скоро забросил бы поиски Эдгаросердного По безо всяких угрызений совести, если бы не Монгров. Мрачный великан, видевший мир исключительно в чёрном цвете и прослывший натуральным мизантропом и отшельником, неожиданно воспылал альтруизмом. Он без отдыха летал над планетой, и Вертер невольно следовал его примеру, с каждой минутой всё больше убеждаясь, что они созданы друг для друга, и удивляясь, насколько же он был слеп, раз не видел очевидного: родственности их душ.
Вволю налетавшись над гейзерами герцога Квинского и обследовав горные кряжи на территории епископа Тауэра, Вертер развернул аэрокар в сторону водопадов миледи Шарлотины. От беспрерывно пенящейся воды, падающей с обсидиановых скал в многочисленные пропасти и расщелины, воздух был пропитан влагой. В рассеянных капельках воды отражались маленькие радуги. Вертер, увлекшись созерцанием жизнерадостного пейзажа, несколько раз забыл тяжело вздохнуть и отчаяться при мысли о недоступных ему жизненных страданиях. Так легко было поддаться искушению, глядя на творение, не затронутое человеческими грехами. Сама чистота и невинность отражалась в кристальных потоках водопадов.
Вертер сделал прощальный круг над ними, когда что-то сверкнуло сквозь блеск воды на одном из уступов. Сначала он принял слабую искорку за обман зрения, но сверкание повторилось и при втором заходе. Сгорая от любопытства, Вертер направил аэрокар к цели. По мере того, как уступ вырастал перед его взором, становилось ясно, что тот на самом деле огромен и что искорка, спрятавшаяся за блеском воды — не что иное, как космический корабль.
Он бы разочарованно развернулся и немедленно забыл о находке: пришельцы с их регулярными визитами были скучной обыденностью. Среди них редко попадались образцы, представляющие интерес, потому что по большой части их заботили вещи, недоступные пониманию обитателей Края Времени. Лучшей характеристикой непривлекательности инопланетян было то, что они зачем-то летали в космосе: пустом и темном пространстве. Бессмысленное, мрачное и унылое занятие. Но в свете того, что появление неизвестного корабля совпало с исчезновением Эдгаросердного По, его необходимо было исследовать. Поэтому Вертер сообщил о находке приятелю. Лорд Монгров слыл экспертом в космических кораблях. Он лично построил один для своего друга Юшариспа, забавного инопланетянина, взвалившего на себя миссию сообщить всем разумным существам о неизбежности тепловой смерти вселенной.
— Любопытный образец, — заключил Монгров после тщательного изучения корабля.
— И чем же он замечателен?
Для Вертера все корабли пришельцев были одинаково безвкусны: сплошная утилитарность, никакого полёта воображения.
— Ничего похожего к нам не прилетало, по крайней мере, несколько тысяч лет.
— Ты уверен?
Вертер поправил в петлице костюма чёрную орхидею. Монгров, тоже предпочитавший чёрный цвет, был одет в широкие штаны, которые он называл шароварами, и шёлковую рубашку с отвисающими рукавами, сейчас пузырившуюся на ветру, отчего гигантская фигура его представала просто исполинской. Рядом с ним Вертер намного острее чувствовал собственную хрупкость и ничтожность, и что намного важнее — хрупкость и смертность мира. С обожанием оглядев Монгрова, Вертер подумал, что им пора стать любовниками. Разумеется, не сию же минуту, а сразу после того, как они решат загадку исчезновения Эдгаросердного По.
— Не все же сохраняют корабли для коллекций, иначе от них было бы уже не протолкнуться.
— Верно, но он отличается от всего, что видел я, и в его конструкции присутствует нечто странное.
Вертер целиком положился на суждение Монгрова: тот был намного старше и точно успел повидать намного больше, чем он.
— Меня беспокоит, что никто не заметил, откуда он взялся, и как приземлился.
— Ты думаешь, это пришельцы похитили его? — с волнением спросил Вертер.
Их ждало приключение! Без сомнения, наполненное опасностями, страданиями и переживаниями. Как хорошо, что он не сдался там, где все опустили руки! Когда они освободят По от щупалец коварных инопланетян и поведают о своих подвигах остальным — это станет днём их триумфа. В романтическо-восторженном состоянии он двинулся к сходням корабля, но на полпути остановился. Ужасная мысль пронзила всё его естество.
— А что, если он погиб, и его уже не воскресить?
— Будет жаль, — прогудел с пониманием Монгров.— Нам будет его не хватать. Мы погрузимся в скорбь и устроим ему великолепные похороны. Я лично возведу статую в память о нём высотой с королевскую башню.
Нарисованная перспектива выглядела не менее привлекательно, и друзья с воодушевлением и без проблем поднялись на корабль: сложный электронный замок, запиравший люк, открылся одним поворотом кольца Власти.
Заблудиться внутри было трудно. Корабль насчитывал всего несколько помещений, на обход которых хватало десяти минут. Ни в одном из них они не обнаружили ни инопланетян, ни Эдгаросердного По.
Вертер расстроился. Он успел привыкнуть к мысли, что ему суждено стать спасителем и героем, и расставаться с ней было тяжело.
«В страданиях закаляется дух, — привычно утешил он себя. — Без них жизнь бессмысленна и ничтожна».
— Рано сдаваться, — сказал Монгров, словно прочитав его мысли.
Гиганту приходилось сгибаться почти пополам, чтобы не уткнуться головой в потолок.
— Дождёмся возвращения хозяев корабля и узнаем, зачем им понадобилось прятаться от чужих глаз. Возможно, их рассказ окажется в меру занимательным и поучительным.
Терять было нечего, и Вертер пристроился возле обтекаемого сооружения, напоминающего чан, закрытый непрозрачным колпаком. Рядом с ним располагалась стойка, усеянная кнопками разных размеров и цветов. Вертер протянул руку и потыкал в них пальцем, не задумываясь, чем это может обернуться. Легкомыслие, проявленное им и столь свойственное обитателям Края Времени, привело ко многому. Колпак, прикрывавший чан, поднялся, открывая его содержимое; следом внезапно загудели и запели некие скрытые механизмы, и из стен выехало несколько устройств загадочного назначения.
Заглянувший первым с высоты своего роста в бурлящие глубины чана, Монгров воскликнул нечто нечленораздельное. Заинтригованному Вертеру пришлось вскарабкаться на чан, опираясь на элементы, выступавшие по его бокам, чтобы увидеть, как в жидкости молочного цвета плавает тело Эдгаросердного По.
— Они его убили! — воскликнул Вертер. — Я так и думал!
— Нет, дорогой Вертер, рано предаваться скорби, — Монгров ласково провел ладонью по его напряженной спине. — Он жив.
— Но зачем они затолкали его в чан?
— Не знаю. Давай осмотрим другие ёмкости, возможно, они дадут ответ.
Вертер огляделся: он только теперь понял, что все помещение заполнено похожими ёмкостями.
В двух из них плавали тела графини Монте Карло и Капитана Мрамора, остальные были пустыми. При виде новых тел Вертеру стало стыдно.
— Я и не заметил, что они тоже пропали. Я бы не хватился и Эдгаросердного По, если бы мне не понадобились его услуги.
— Воистину, мы мало уделяем внимания друг другу, — сокрушенно согласился Монгров.
Его переполняло раскаяние. Он с большой нежностью приобнял Вертера, выказывая этим свою признательность и восхищение перед отзывчивостью и широтой души друга, единственного, кто забил тревогу, когда пропал Эдгаросердный По.
Вертер замер в его объятиях: они были уютными и расслабляющими. Ему не хотелось, чтобы Монгров размыкал их. Но их ждало дело, не требующее отлагательств. Вертеру пришлось смириться с временным дискомфортом.
— Это напоминает лабораторию, — глубокомысленно произнес Монгров.
Для чего именно она предназначалась, выяснить самостоятельно ему не удалось. Наверное, когда Вертер нажал на кнопки, беззвучно сработала сигнализация, потому что в помещении неожиданно возник сияющий столб света, трансформировавшийся в хозяина корабля. Никем другим возникшее перед ними создание быть не могло. Оно поражало своим уродством, вызывающим смешанные чувства жалости и отвращения. Вертер с брезгливостью и состраданием рассматривал существо: маленькое, серое, морщинистое, с непропорционально длинными руками и ногами, тонкими, как веточки на молодом деревце, и с несоразмерно огромной яйцеобразной головой, оно представляло собой самую что ни на есть ужасную пародию на человека.
Монгров, не разделявший эстетические ценности Вертера, взирал на инопланетянина с выражением неприкрытого восторга. Для него уродство пришельца было восхитительным подарком, налагавшим на безобразные черты печать возвышенного отчаяния божьего творения, потерпевшего поражение в борьбе с бездушной природой.
Существо что-то проскрипело тонким вибрирующим голоском и наставило на них неизвестный прибор — несомненно, какое-то оружие.
Спохватившись, Монгров извлек из шаровар переводческие пилюли и дал одну Вертеру, а другую проглотил сам.
— Не двигайтесь, — тут же услышали они. — Или я буду стрелять.
— Мы не обидим тебя, — сказал Монгров, послушно замерев на месте. — Мы всего лишь хотим знать, зачем ты похитил наших друзей.
— Для эксперимента, — ответил инопланетян, продолжая держать их на мушке.
— Для эксперимента? — удивленно переспросил Монгров.
Обитатели Края Времени не занимались наукой. Им нечего было открывать. Все научные открытия и изобретения были совершены задолго до их появления на свет. Исключение составлял Браннарт Морфейл, единственный, кто претендовал на звание истинного ученого. Он изучал природу времени, по мере сил закрывая белые пятна в её описании, и преуспел в своих трудах, открыв эффект, названный в его честь им же самим.
— И над чем же ты экспериментируешь?
— Почему я должен вам говорить? — резонно спросил инопланетянин.
— Мы могли бы тебе помочь.
Поверил ли ему инопланетянин или его подтолкнуло к откровенности одиночество, ясно читаемое в его огромных — на пол-лица — глазах, но он немногословно и безрадостно поведал грустную историю, от которой у Монгрова перехватило дыхание, и он немедленно преисполнился состраданием к бедственному положению пришельца.
Его уродство объяснялось тем, что он был клоном. Копией копии одной из многочисленных копий, чье происхождение терялось в бездне времени. Раса пришельца разучилась воспроизводиться самостоятельно и в попытке предотвратить вымирание, они прибегли к клонированию. Поначалу всё шло отлично, но с каждым новым воспроизводством в исходном материале нарастали отрицательные изменения, пока они не стали необратимыми и не наступила полная деградация клеток. Дальнейшее копирование стало невозможно. Слишком много дефектов накопилось в ДНК.
— Наша внешность приняла нынешний облик. Мы на грани вырождения, но не потеряли надежды обратить процесс.
— Каким же образом? — с искренней заинтересованностью спросил Монгров.
— Отыскав способ в будущем. Никто из моих собратьев не верил, что решение существует. Мой проект путешествия во времени высмеяли как неосуществимый и неразумный. Я сам, без поддержки и помощи собратьев, построил машину времени и отправился к концу вселенной, потому что был уверен, что уж тут-то точно должны уметь справляться с деградацией клеток — и не ошибся. Все эти образцы, — инопланетянин обвел рукой помещение с чанами, — являются клонами без каких-либо признаков деградации. Более того: первый же анализ показал, что вы обладаете физиологией, совместимой с нашей. Как только я выясню секрет вашего способа клонирования, я вернусь домой и спасу свой народ.
— А почему вам просто не вернуть ваши гены к первоначальному состоянию? — осведомился Вертер, до этого не вмешивавшийся в беседу Монгрова и пришельца. Ему было скучно: всё, чего он хотел — освободить Эдгаросердного По, графиню Монте-Карло и Капитана Мрамора, после чего вернуться в замок и снова начать страдать от непонимания причины его переживаний со стороны беспечных друзей. Но Монгрову понравился печальный, несуразный инопланетянин, и Вертер стоически терпел скуку, опасаясь испортить хорошее настроение другу, которому так редко выпадал шанс отвлечься от горестных мыслей.
— Я же только что объяснил, — холодно произнес инопланетянин, мгновенно поставивший напротив Вертера пометку «идиот».
Вертер кивнул головой и повернул вокруг пальца одно из колец Власти. Фигура пришельца задрожала, словно её накрыло помехами. Когда они рассеялись, вместо прежнего щуплого уродца перед ними стоял красивый молодой человек, ростом под два метра, атлетически сложенный, рыжекудрый, с кожей, покрытой веснушками. Он был наг, и всё, что надлежало иметь человеку его пола и возраста, было на месте.
— Вертер! — гулко простонал Монгров. — Что ты наделал?! Немедленно верни всё обратно.
Гигант был недоволен преображением пришельца. Красота тела была последним, что могло привлечь его к кому-либо. Он ценил иные свойства и качества. Пришелец, обретший изначальный вид, потерял в его глазах былую привлекательность.
Инопланетянин же, в изумлении ощупав своё новое тело, развернулся к Вертеру, и в словах его не чувствовалось ни капли недовольства.
— Как вы это сделали?
— Легко, — ответил Вертер. — Всего лишь вытянул теломеры с помощью колец. Мне не пришлось ничего менять. Вы выглядите в точности, как и должны.
— Любопытно, — произнес Монгров, слегка успокоившись. — Как вы похожи на нас. Наверное, ваши предки были людьми, похожими на нас. Или же вы наши далекие потомки, затерявшиеся в космических просторах.
— Что за кольца? — продолжал допытываться инопланетянин.
Он был ошеломлен своим чудесным преображением.
— Наши кольца Власти, — Вертер поднял руки и, растопырив пальцы, продемонстрировал инопланетянину означенные украшения. — С их помощью мы создаем и преобразуем любые вещи и живые существа. Они просты в обращении: достаточно пожелать, и они выполнят требуемое в точности. В них заключены знания миллионов поколений, живших до нас, но мы не знаем, как они действуют.
— Вы можете подарить мне одно? — заискивающим тоном попросил пришелец.
— Пожалуйста, — Вертер снял одно из малых колец и протянул инопланетянину. — Только если вы намереваетесь захватить его с собой, то ничего не получится.
— Почему? — инопланетянин осторожно принял драгоценный дар.
— Они не работают в прошлом: проверено. Лорд Джаггед говорит, что это связано с тем, что энергия для их использования не передаётся назад по времени; она еще не существует.
— К тому же кольца связаны с биологической сутью их владельца, — добавил ложку дегтя Монгров, разом лишая пришельца последней надежды. — И для вас они всего лишь красивые побрякушки.
— Значит, мне ничего не остаётся, как продолжить эксперименты.
— Мы не можем вам позволить и дальше держать у себя наших друзей, — возразил Монгров, разминая огромной ручищей шею, затекшую от неудобного положения.
Пришелец окинул пристальным взглядом могучую фигуру лорда Монгрова и приуныл.
Монгров и Вертер переглянулись.
— А если обратиться за помощью к доктору Волоспиону? — предложил альтернативу Вертер. — Он больше прочих знает о генобанках: к нему постоянно обращаются Сладкое Мускатное Око и Алый О‘Кала по вопросам преобразования своего ДНК.
Монгров насупился, всем видом выражая протест. Хотя пришелец больше не выглядел уродцем, его страдания и трагедия его расы нашли отклик в добродушном сердце гиганта, и он боялся, что доктор Волоспион потребует за услугу отдать ему инопланетянина или его корабль. Чего Монгрову отчаянно не хотелось делать.
— Доктор Волоспион не заберет инопланетянина в зверинец, — заверил Вертер, догадавшийся о причине колебаний гиганта. — Он собирает пророков, жрецов, людей религии. Пришельцы-ученые не по его части.

Доктор принял их и выслушал горестную историю пришельца из чистой вежливости. На его бледном лице читалось полное отсутствие интереса.
— Всё это замечательно, — произнес он с ехидной интонацией, давая понять, что рассказ не произвел на него никакого впечатления. — Но я-то тут причем? Я не ученый, а дизайнер. Я лишь придаю желаемую форму, подобно тому, как скульптор воплощает в глыбе мраморе замысел, отсекая всё лишнее. С кольцами Власти вовсе не нужно разбираться в генетике.
— Но должно же найтись какое-то решение! — в отчаянии воскликнул инопланетянин. — У вас столько накопленных знаний! Неужели среди них нет ответа на нашу проблему?
— Поймите, мы пользуемся наследием предков. Нам нечего изобретать и открывать. Всё открыто и изобретено до нас. И благодаря кольцам нам вовсе не нужны знания, чтобы получить желаемое.
— Мы обязаны помочь бедняге, — расстроился Монгров. — Ему не так повезло, как нам.
— Никто никому не обязан, — отмахнулся доктор Волоспион. — И насчёт везения — спорное утверждение. Города вытягивают энергию из звёзд и передают её кольцам. Рано или поздно энергия вселенной будет окончательно исчерпана, и кольца потеряют свою силу. Мы лишимся могущества и умрём. Так что мы в равном положении. Умереть вчера или завтра — разница небольшая.
Пришелец тихо кашлянул, привлекая к себе внимание.
— Что? — с кислой гримасой вопросил у него доктор Волоспион.
Ему не терпелось выставить непрошеных гостей вон. Доктор по жизни отличался грубым и вздорным характером.
— Разве вы не в состоянии отсрочить истощение энергии? При определённом подходе энергия может быть таким же возобновляемым ресурсом, как деревья.
— Это как? — удивился доктор.
— Срубил дерево — посади новое. Истратил солнце на забаву — создай новое, — не моргнув глазом, пояснил пришелец.
— Но на создание солнца тоже уходит энергия, — возразил доктор.
— Намного меньше той, что оно потом вырабатывает, — пояснил свою идею инопланетянин. — Я провёл предварительные расчёты в уме, и могу с уверенностью сказать, что, придерживаясь определённого плана, вы будете получать энергии больше, чем тратите.
— Какая чепуха! — доктор пренебрежительно рассмеялся.
— Боюсь, мы не способны придерживаться определённого плана. Рутина не для нас, — извинился за доктора Монгров. — Нам быстро надоедает думать и заботиться о чем-то постоянно.
Пришелец заметно огорчился.
— Какие же вы дети, — с печалью сказал он.
— Оставайтесь у нас, — предложил ему Монгров. — Вы все равно не сможете вернуться в свое время из-за эффекта Морфейла.
— О чем вы толкуете? — встрепенулся доктор Волоспион. — Эффект Морфейла не распространяется на космические путешествия.
— Наш гость прибыл не только с другой планеты, но и из другого временного периода.
— Вот Морфейл будет изумлен! В его коллекции нет машины времени, способной путешествовать по вселенной, — доктор Волоспион впервые по-дружески взглянул на пришельца. — Вы разрешите взглянуть на ваш корабль?
— Нет! — в унисон закричали Вертер де Гёте и лорд Монгров. — Нельзя.
— Ну как знаете, — доктор скрыл разочарование за маской безмятежности. — Было приятно поболтать.
Вертер и Монгров с облегчением покинули владения доктора. Визит не удался: цель не была достигнута, но зато им удалось выбраться без потерь. Пришелец и его корабль были в безопасности.
— О каком эффекте Морфейла вы упоминали? — первым делом поинтересовался инопланетянин, когда они поднялись в воздух на аэрокаре Вертера.
— Это открытие нашего единственного учёного Браннарта Морфейла, — отозвался Вертер, видя, что Монгров о чем-то напряженно размышляет и поэтому не торопится с ответом. — Путешественник из прошлого может вернуться в своё время лишь на несколько минут или даже секунд, после чего его неминуемо увлечёт обратно в будущее. Мне жаль сообщать столь безотрадные новости, но вам не суждено вернуться домой.
— Какая причудливая концепция, — скептически хмыкнул инопланетянин. — Мы придерживаемся совершенно другой теории.
— Это не теория, — угрюмо произнес Монгров. — Если вы попытаетесь вернуться назад, то, скорее всего, затеряетесь во времени, а то и погибнете.
— Я предпочту рискнуть, — заупрямился пришелец. — Я должен продолжить поиски. Ради своего народа.
— Жаль, что мы ничем не смогли вам помочь, — горестно вздохнул Вертер.
Монгров же в порыве восторга обнял пришельца — бережно и аккуратно.
— Какая сила духа! — вслух восхитился он. — Если бы каждый из нас имел хотя бы частицу вашей самоотверженности и чувства долга, то человечество давно бы вступило в золотой век. Но нам суждено оставаться лицедеями на карнавале жизни.
Искренность Монгрова передалась инопланетянину.
— Я никогда не забуду вашей доброты, — дрожащим голосом произнес он. — Никогда.
— Эх, была не была, — тряхнул копной черных волос Монгров. — Отправляйтесь в ближайший город, узнайте у него, где находится генобанк и попросите рассчитать и записать на специальный носитель исходный генокод своей расы, чтобы обратить вспять деградацию клеток. Мы не умеем пользоваться знаниями, хранящимися в городах, но вы разберётесь. В случае затруднения спросите у города, он подскажет. Города, как все старики, любят поболтать и любят, когда их слушают. Мы их болтовни не понимаем. Они будут рады возможности пообщаться.

Вертер грустил в покоях, открытых порывам шквального осеннего ветра. Расставание с инопланетянином далось ему нелегко. Как-то очень неожиданно для себя он успел к нему привязаться. Насколько же тяжелее должно быть Монгрову, испытывавшему к пришельцу намного более сильную и теплую привязанность.
Вертер собирался вволю настрадаться и погрустить, пока Монгров или кто другой не нарушит его уединение. Но остаться наедине с душевными переживаниями за себя и друга ему не довелось.
— Вертер, Вертер, ты не поверишь! — раздался окрик со двора. Кричал Монгров. Небрежно припарковав аэрокар, великан вытащил из него телескоп. В его лапищах гигантский прибор выглядел игрушечным. Установив его на взлетной площадке, он быстро навел трубу на ночное небо. Вертер предпочитал грустить во мраке, а не при солнечном свете.
— Посмотри! — захлебывался от радости Монгров.
И куда только подевались его мрачность и ипохондрия?
— Видишь на небе звёздочку? Вчера её не было. Она появилась после отлета нашего друга.
— Ты уверен? — не в привычках Вертера было заглядываться на настоящие звёзды и запоминать их расположение, несмотря на то, как мало их было. Истинное лицо вселенной было темно и беззвёздно.
— Да. Это знак нам. Знак от него, что он благополучно долетел. У него всё получилось. Жаль, что в суматохе прощания я забыл узнать его имя. Придется придумать самому, — Монгров пошевелил кустистыми бровями. — Решено. Буду звать его Капитан Немо.
Вертер заглянул в глазок телескопа. Из необъятной дали ему приветливо сияла маленькая искорка.
— Она красивая, — одобрил Вертер, тронутый безбрежной радостью Монгрова. — Такая маленькая, хрупкая.
— И, тем не менее, это целая галактика.
— Не звезда? Галактика? — не поверил Вертер.
— Они выжили и сберегли галактику. Их мир — обещание скорого наступления золотого века, — убежденно произнес Монгров.
Вертер с недоверием покачал головой, но не стал спорить с другом.
— Ты чем-то расстроен? — спросил у него Монгров, как всегда, чуткий и всепонимающий.
— Мне немного грустно, что своим вмешательством мы оборвали цепь страданий целой расы.
— Не оборвали, а продолжили, — поправил его Монгров. — Мы должны гордиться тем, что сделали. Пойдем, отпразднуем вместе это великое событие. Я не против провести с тобой ночь в новом катафалке. Миссис Кристия говорила, что он великолепен.
Вертер благодарно прильнул к другу и любовнику, и две тени беззвучно растаяли в ночной тьме.
Вслед им мерцала пылинка — одна из многочисленных искусственно созданных галактик, живое подтверждение начала нового цикла жизни, полной беспросветных страданий, печалей и горестей.